Мой психолог – мужчина средних лет, с сединой на висках, серьезными чертами лица и чистым произношением. К нему я стал ходить сравнительно недавно, поскольку начал чувствовать некую душевную опустошённость. Сегодня Антон Алексеевич выдвигает мне странный и вычурный совет, но это лишь на первый взгляд. Надев свои фирменные очки на роговой оправе, он выписывает мне успокоительное, поднимает свои серые глаза и говорит:
– Понаблюдайте за окружающими, Вячеслав, – он произносит это совершенно спокойно.
– Что? – задаюсь я. – Вы, о чем?
– Не придуривайтесь, – излагает он. – Придите как-нибудь в парк. Сядьте на скамью под теньком и смотрите – наблюдайте. Вы увидите, как преобразится ваш взгляд на жизнь и ваши проблемы просто-напросто померкнут.
Это происходит весенним солнечным днём. Я чувствую лёгкое воодушевление непонятно отчего, однако никаких дел на сегодня больше не запланировано, и я тут же отправляюсь в парк, что неподалеку. В лицо дует слабый ветерок, листья на деревьях вокруг меня колыхаются, создавая идиллию и гармонию невероятной невозмутимости. По аллее гуляют люди из абсолютно разных слоев населения города. Вздохнув порцию свежего воздуха, я ненавязчиво присаживаюсь на свободную лавочку.
В голове витает фраза Антона Алексеевича и я начинаю всматриваться. Вижу, как идёт мужчина, явно обиженный жизнью. За ним бабулька едва передвигается на своих двоих, тем не менее улыбается. Вдалеке семейная пара. Счастливо обнявшись, они с радостью наблюдают, как резвится их собственное чадо. Птички щебечут, фонтанчик шумит – я и не замечаю, как всего за каких-то пару минут ухожу в себя.
В себя я прихожу внезапно, когда ко мне ни с того ни с сего подсаживается какой-то алкаш. Рванное шмотьё, воняет перегаром да табаком. Грязные волосы и довольно запущенная на вид борода – за всем этим он и не думает присматривать. Носит старые рабочие ботинки. Сначала я не понимал, о чем это он так озабоченно бормочет, но со временем я волей-неволей стал впитывать всё, что он мне говорит.
– А-э, – басит невнятно он, – не найдётся мелочи?
Меня едва можно назвать скупым, посему я достаю две мятые гривны и протягиваю нищему.
– О-па, добрая душа среди этих педерастов! – он даёт мне свою чумазую лапу. – Меня, кстати, Борей звать.
Меня едва можно назвать брезгливым, посему я крепко пожимаю бедняге руку.
– А ты з-знаешь кто я? – косноязычно лепечет он. – Прослужил три года в Вене, ёп-ты. Потом бар свой открыл за городом – хочешь верь, хочешь не верь!
Он врёт – желает казаться большой шишкой. Я не служил, но даже здесь я могу отличить правду от лжи. Про бар может и правда, однако служба в Австрии? Да не смешите мои яйца!
– А потом эта сучка кинула меня, тварь не стала меня выручать, ишь, – продолжает лепетать он. – Просидел за решеткой в колонии строгого режима более двадцати лет!
Я хочу поинтересоваться, кто же это его кинул, но что-то мне не даёт этого сделать. Мужик достаёт из своей дряхлой сумки две бутылки дешёвого пива. Он предлагает мне, и я не отказываюсь. Я составляю ему компанию до тех пор, пока не допиваю свою бутылку. За это время я узнаю не только как зовут его покойного батю, но ещё и тонну другой, впрочем-то абсолютно не нужной лично мне информации.
К восьми часам я откланиваюсь под банальным предлогом того, что мне вообще-то нужно ещё зайти кое-куда. От пива остаётся слабенький дурман. Ещё я ощущаю небольшую загруженность и в то же время облегчение. Я слушаю историю очередной жертвы судьбы. Неужто Антон Алексеевич был прав и это мне поможет?
На следующий день я снова прихожу на это же место – примерно в то же время. Сегодня воздух чувствуется более омрачённым, нежели вчера, и погода стоит более хмурая – пасмурная. Я сижу тут, под тенью дуба – размышляю, глядя на прохожих. Дети резвятся ровно так же, как и резвились вчера, им абсолютно плевать: что на тяготы взрослых, что на погоду. Им нечего переживать, именно поэтому я беру с них пример. С каждым годом ты становишься всё пессимистичнее и пессимистичнее, и, когда настаёт период подросткового возраста, то бишь период отрочества, а значит и самых первых забот, ты склоняешь перед этими заботами свою голову, постепенно теряя жизненные краски.
И вдруг гром гремит, но дождя вроде бы не видать. Погода напоминает мне то самое чувство, когда ты вот-вот скоро взорвёшься, но по какой-то причине не можешь. Я гляжу вокруг, словно младенец, изучая людей на потеху себе. Увидев старого дедушку с тростью, я чуть было не начинаю завидовать ему, ссылаясь на мысль, что всё у него уже позади. С другой стороны, у меня всё впереди, правда? Разве не этому стоит радоваться?
Скопление людей с каждой минутой рассасывается, и на сегодня я больше не вижу смысла здесь сидеть. Релакса и пользы — это, по-моему, уже не приносит. Приходя сюда после работы, моё сознание усердно расслабления, но я не даю ему этого – мне мешают всякие навязчивые мысли. Тем не менее я остаюсь на скамье и, когда рядом со мной садится какой-то студент, я оказываюсь весьма настроенным на то, чтобы с ним пообщаться. Он выглядит уставшим и до боли на чём-то зацикленным.
– Что, учеба достала? – спрашиваю я, глядя вдаль.
– И не говорите, – грустно произносит он. – Денег на нуле, а предки всё упрекают да упрекают.
– Тоже приходишь сюда отвлечься? Отдохнуть от всего?
– Ну да, типа того.
По виду он младше меня всего-то на лет семь, может чуть больше. На меня что-то находит, и я решаю предложить ему работу. Сам я работаю редактором газеты и прочей печатной «дуристики». Администрация позволяет нам, правщикам, брать себе ассистентов в помощь. Я думаю, что вполне могу вычитать ему из своей зарплаты небольшую сумму за помощь, тем более каждый день мне приходится в одиночку убиваться за солидной стопкой свеженаписанных статей.
– Говоришь, у тебя нехватка финансов, да? – заливаю я. – Может, окажешь мне какую-никакую помощь? Я – редактор газет одесской прессы. Приходи в офис на Еврейской в любое время, если, конечно, я тебя заинтересовал. Спроси у стойки Вячеслава Олеговича.
Он неуверенно елозит взглядом мне в ответ – сказал в итоге, что подумает. На самом деле, мне не так уж и сильно требуется помощь. Я люблю свою работу и уважаю персональный труд, так что не знаю, чем я руководствовался, когда предлагал парню помощь. Он пожимает мне руку крепко и уходит.
Завтра я пребываю в редакцию. В девять утра – как всегда. С коллегами я общаюсь крайне редко, так как отдаю предпочтение больше текстам. Мой рабочий день проходит с девяти до пяти включительно, и, если у того студента в универе пары до трёх, то я тем паче не знаю – какой смысл мне было звать его к себе? Тем не менее, ему всё-таки удаётся меня изумить. Дежурная снизу даёт знать, что ко мне посетитель – некий Денис. Он уже поднимается. Это произошло примерно в полпятого, когда я уже собирался уходить в парк.
В дверь постукивают, и я даю разрешение войти. О чудо: передо мной – тот самый парнишка из парка. Я выражаю свое удивление тем, что встаю из-за рабочего стола и пожимаю ему руку, а затем предлагаю присесть.
– Чай, кофе? – вопрошаю я с целью угостить его.
– Кофе, если можно, – буркает он, делая вежливый акцент на последних двух своих словах: «если» и «можно».
Он оказался не из стеснительных. Сегодня я решаю задержаться допоздна и не пойти в парк, вместо этого я планирую прояснить с Денисом наш график работы вперёд на неделю.
– В общем, смотри Денис: самый тяжёлый для меня день – это четверг. Как правило, в этот день главный редактор предоставляет нам гораздо больше рабочего материала, чем обычно. Предлагаю тебе приходить по четвергам, после очного учебного дня в университете.
Он согласился. За эти три часа, что мы с ним проработали, я убеждаюсь, что малец весьма себе способный и до кучи ещё целеустремленный. Сегодня вторник, а мы с ним сделали и то, что я, вообще-то, изначально планировал сделать только завтра. Этот пацан обеспечил мне завтрашний выходной.
Всё утро завтрашней среды я напрочь просыпаю – на территории парка появляюсь лишь к двум часам. Первый час минует как-то подозрительно тихо. Раз в десять минут просыпается кукушка. От скуки я шёпотом спрашиваю у птички: «кукушка, кукушка, скажи, сколько мне жить осталось?». Она щебечет мне тридцать девять лет. Ничего против смерти в шестьдесят восемь я не имею, но каким бы трудным явлением мне не представлялась жизнь, я всё равно наивно рассчитываю на целый век жизни.
После очередной порции кукования я опускаю глаза с неба на землю. Там ускоренным шагом мчит куда-то мужчина. Мне кажется, что я где-то уже его видел. И вправду: это именно тот мужик, который попадался мне на глаза в первый день моего нахождения в этом парке в роли этакого смотрителя. Его настроение не сменилось: хмурое выражение лица, как и позавчера. Оно вытаскивает наружу его тоску. Я понимаю, что в будущем могу пожалеть о том, что не узнал у него, в чем же, собственно говоря, проблема. Посему я подымаюсь с лавочки, подбегаю к нему и останавливаю. У него слезятся глаза, да и сам он в общем-то выглядит скверно. Я объясняюсь перед ним:
– Я прихожу сюда почти каждый день – вижу вас во второй раз и во второй раз вы чем-то расстроены, не просветите меня, что же всё-таки вас гложет?
Он смотрит на меня пронзающим взглядом растерянности, но уже через минуту мы сидим на лавочке, обсуждая его проблему.
– Сын отбился от рук, – говорит он обеспокоенно, – жена совсем охренела. Вот уже десятый раз подряд я хожу на собеседования в надежде, что меня хоть куда-нибудь трудоустроят. Деньжат не хватает в позарез – не могу даже отца родного содержать.
Я хочу взять ещё и его к себе, но, увы, факт останется фактом – двое ассистентов мне ни к чему. Вместо этого я предлагаю ему побеседовать с моим начальником, главным редактором – возможно он подыщет ему работёнку в пределах здания редакции.
Примерно в этот момент я осознаю, что испытываю эмпатию чуть ли не к каждому проходящему здесь субъекту. Представившись Сергеем, очередной парковый встречный откланивается, оставляя меня наедине с самим собой. Я осматриваюсь, как будто под гипнозом. Кукукающие пташки утихают. Переключаюсь на собаку, случайно пробегавшую по аллее. Я сравним с нею: также хожу туда-сюда в поисках не знаю чего-то, сам не знаю чего. Да и все люди те же собаки, только в другом ключе: тоже шастают по углам в поисках наживы. Если глубоко пораскинуть мозгами, отождествить человека можно с кем угодно, хоть с кучей птичьего помета рядом с вон той мусорной корзиной.
Я сижу в ожидании какой-либо активности вот уже примерно так полчаса, минувшие после моего разговора с тем Серёгой. За это время я обращаю внимание на довольно-таки немалое количество вещей. Зеленеющая простыня деревьев здраво колышется, повергая меня во внутреннюю флегматичность и безмятежность. Каждый человек, так или иначе проходящий здесь, отличается от остальных, как бы странно и заурядно это не звучало. Я всё чаще замечаю повторяющихся людей – они проходят через парк с определённой периодичностью, словно по программному матричному коду. Завтра я обещаю себе прийти сюда с блокнотом – буду записывать интересные вещи про людей. Хоть я и буду выглядеть со стороны, как полоумный маньяк из фильмов, меня это ничуть не смущает.
Четверг обещает быть насыщенным. С девяти утра я не покладая рук редактирую чужой материал. Раньше я хотел быть писателем, как мой отец, но вид деятельности – путь, на который я встал, поступив в филологический отобрал у меня всё вдохновение. Я просто-напросто не умею концентрироваться на душевном аспекте текста, ибо по профессиональной привычке отдаю предпочтение исправлению орфографических недочётов и грамматических ошибок. Для меня более важна строгая корректность, нежели сюжетная гениальность и смысловая нагрузка.
Денис приходит в полпятого, как и в прошлый раз. Тогда я выплатил ему пять сотен, а сегодня, надеясь на такой же темп работы, планирую накинуть ещё полтинник. Однако сегодня парень оказывается ещё более мятущимся и смятенным, чем в прошлый раз.
– В чём дело, Денис? – спрашиваю наконец я у него.
– Ой, да в принципе неважно, – отвечает он, не отводя глаз от бумаг.
Я не придаю этому особого значения. Решаю не вычитать из зарплаты слишком много и плачу в итоге четыреста пятьдесят гривен. Всё же, несмотря ни на что, мы с ним неплохо сработались. К семи часам я отпускаю его и решаюсь на остаток вечера отправиться в парк.
Ночью это место выглядит гораздо более живописным; правда, жили бы мы не в содружестве так званых независимых государств, а в Европе, оно было бы таковым и днём, и ночью, и каждый божий день. Вместо кукушек и синиц в такое время суток подаётся тихий звук сверчков и цикад. Становится прохладнее. Так как сейчас только начало марта, климат ещё не успел адаптироваться к следующему времени года. Не успел адаптироваться и я – только не к погодным условиям, а притязательным невзгодам, что льются на меня изо дня в день. Мой психолог рассчитывает на то, что я прочувствую психологическое проникновение к людям вокруг меня. Я уверен, что так оно и будет, но я, как и прежде, жалею себя по пустякам, а потом задумываюсь – опускаю бестолковы переживания и понимаю, что по сути, если соотнести с жизнями других людей, на глаз прикинуть – я шикарно живу.
Пятница-развратница. Рабочий день проходит гладко. К пяти часам я собираю манатки и вновь отправляюсь на территорию парка. Только успеваю сесть, как вдруг замечаю какого-то странного чудака в капюшоне. Он неуверенно двигается параллельно женщине с сумками. Я концентрирую на нём взгляд, отслеживая каждое его движение. Он приближается к жертве, и его воровская рука тянется куда-то ей в карманы да тары. Я тут же подрываюсь и кричу ему в спину: «стой, полиция!». Дурачок с испугу трепыхается. На меня, конечно, смотрят как на безумца, но женщина понимает, что я так-то обезопасил её от классического карманного ограбления. С приступа малодушия вор сваливает куда-то далеко за территорию парка, а она подходит ко мне. К этому времени я успеваю сесть обратно на скамью.
– Спасибо вам, – радостно говаривает она. – Развелась здесь, шпана, видите ли.
– Не за что, девушка, – загибаю я. – Впредь – будьте осторожны.
– Даже не знаю, как вас отблагодарить.
– Ничего не надо, – улыбаясь, произношу я. – Идите себе с богом.
– Возьмите хоть вот, ручку.
Меня забавляет её инициатива – отплатить мне за то, что я просто не остался в стороне. Её подарок мне – это серебристая ручка, вполне себе непримечательная. Может, на десяток гривен дороже других – не более. После её ухода я достаю блокнот и этою же ручкой записываю туда всех ранее мною встреченных несчастливцев:
«1. Малоимущий мужчина по имени Борис. Служил в Вене – смешно. Отсидел. За что не знаю и знать не хочу.
2. Студент Денис. Взял его к себе помощником – способный малый.
3. Не теряющий надежды обыватель. Сергей – его имя. Вроде приятный мужик.
4. Неизвестная мне женщина».
Ручка удобно расположилась в руке. Я поднимаю глаза: погода снова переменная. Не знаю точно, но похоже весна пройдёт неопределённо. Вновь веет свежий воздух. Я расслабляюсь и начинаю всматриваться. Мой мониторинг прерывает звонок – звонит мой психолог. Я беру трубку:
– Ну что, вы как там, Вячеслав? – задаётся он
– Знаете ли, ваш способ и вправду действующий, – говорю я, попутно мотая взглядом, – не знаю, как это работает.
– Вы сейчас в парке, да? – уверенно произнёс психолог – вроде спросил, а вроде и нет.
– Да, а как вы догадались? – в ответ вопрошаю я.
– Просто, знаете, я слышу детские крики, приятный шум водички, да и просто – гул толпы.
– А вы внимательный, доктор.
Антон Алексеевич позвонил без причины. Просто, чтобы узнать, как у меня дела. Вот что-что, а про пациентов своих он не забывает. Из-за этого он и считается одним из лучших специалистов в нашем городе. Он советует мне мудрёный способ психологического замещения, которые в итоге увенчивается успехом. Здесь, непринуждённо и беззаботно глядя на аскетичных людей, я отречён от своих обязательств – от жизненной тягомотины, которая ничем не разбавляется – лишь одиночеством, но это не в счёт. Я смотрю на таких же бедолаг, изучая их пролетарские повадки, и впредь стараюсь рассмотреть детальнее тот уклад жизни, который я вовсе не хочу для себя, однако тем не менее всё моё существование пропитано ним. Ведь не зря же это всё затевалось. Я использую своё сидячество на парковой лавке себе во благо: отыскал способного помощника, и, несомненно, встречу ещё кучу других людей. Это место, как будто связующее звено любых людских перемещений, что есть в Одессе.
Чувствую тяжесть желудка и беру себе под вечер минералку. Вернувшись к лавочке, я вижу восседающую там молодую девушку. Я сажусь на другой конец скамьи, чтобы не вмешиваться в её личное пространство лишний раз. Она читает книжку и под таким ракурсом кажется мне очень даже привлекательной. Продолговатые черные волосы – брюнетка, вроде крашенная. Напыщенный маникюр глицинового цвета. Медовые глаза хаотично бегают по книжным строкам. Макияж в меру прост – преобладают мареновые оттенки. Расстёгнутый короткий бомбер – под ним виднеется тонкий бордовый свитер, чёрные узкие штаны – ни намека на мешковатость. Белые кроссовки блестят на солнце – сколько я не смотрю, заметить хоть малейший развод мне так и не удаётся. Под внушением своего внутреннего принуждения я подавляю собственную скованность и говорю:
– Вам очень подходит ваш образ.
– Что? – произносит она, снимая беспроводные внутриканальные наушники, выходит неловко.
– Я говорю, вам подходит ваш образ! – повторяю я.
– А, ой, – ухмыльнувшись, роняет она. – Спасибо.
Она продолжает читать уже без наушников – наверное, на случай, если я позволю себе ещё раз заговорить. Я достаю блокнот и записываю:
«5. Миловидная девушка – предположительно студентка».
– Могу ли я узнать, как вас зовут? – вдруг спрашиваю я.
– Можете, – коротко бросает она. – Ира.
– Рад знакомству, Ира. Я – Слава.
– Очень приятно.
Ира оказывается впору коммуникабельной, лояльной по отношению ко мне – незнакомцу. Она вполне могла бы послать меня куда подальше, сказав, что не знакомится на улице или что-то в этом духе. Меня напрягает лишь тот факт, что с этим блокнотиком и ручкой я похожу на социопата. Так или иначе, я редактирую свою запись:
«5. Миловидная девушка Ирина – предположительно студентка».
– Вы учитесь где-то? – опять обращаюсь я к ней.
– Ну да, на третьем курсе экономического.
Я вновь добавляю к записям: «5. Миловидная девушка Ирина – студентка третьего курса экономического».
Вскоре она уходит, желая мне хорошего вечера. Я желаю ей того же и отправляюсь домой. Иду не спеша, разгуливаю, банально наслаждаясь бытием. Подорвавшись со скамьи в восемь, я прихожу дома только к без двадцати девять.
В совершенно непримечательное субботнее утро я встаю уже как будто на автопилоте. Делаю все свои утренние дела и направляюсь в парк. Я понимаю, что за неделю успел уже присесть на затею Антона Алексеевича, словно на экстази. Быть может, парк и есть мой наркотик? Но, как и прежде, я ощущаю нехватку чего-то в жизни. Чего-то неизвестного, чего сам не знаю. И то, что я могу себе позволить вот так вот каждый день бесцельно мотать часы, сидя в парке, это в очередной раз доказывает.
На часах примерно половина одиннадцатого. В сквере гуляют несколько человек. Я замечаю влюблённую пару, они сидят как раз-таки на моей лавочке. Меня едва можно назвать конфликтным, так что я не собираюсь глупо доказывать им, что это моё место, ведь таковым оно с точки зрения общественного права, не является. Я скромно располагаюсь на скамье напротив…
Похоже, у молодчиков первое свидание, так как они вроде как, мне показалось, стесняются друг друга. Поставив себя на место того парня, я понял, чего он добивается. Безусловно, старается подобрать момент, чтобы поцеловать её. Зачем-то я записываю их в мою книжку: «6. Влюбленная парочка – раньше здесь их не видал. Сторонятся друг друга, но это временно».
Наблюдая за ними, я и не заметил, как ко мне кто-то подсел. Этот «кто-то» – это Борис, якобы служивший в Вене, мой знакомый и первый, кого я записал в свою карне. Почему дневник я называю карне? Карне – это книжечка дам из знатного класса, в которую они вписывали номер танца и имена кавалеров в давние времена. И хоть я и не дама, а скорее уж валет, пускай всякий, кого я здесь встречу, прослывёт моим «кавалером» в эпизодичном «танце» жизни.
Борис протягивает мне свою грязную лапу и блеет:
– А я знал, что, – он икает, постукивает себя в грудину, а затем продолжает: – знал, что мы встретимся опять!..
– Рад видеть, друг, – отпускаю я.
– Слушай, может, у тебя ещё бабок будет? – нагло ломит он.
Меня едва можно назвать культивистом касаемо поощрения наглых намерений, так что я говорю, что, мол, увы, не брал с собой кошелек. Старина не расстраивается, и я решаю немного его разговорить – опять же от нечего делать.
– Ты так и не сказал в прошлый раз, кто тебя кинул?
– Жена моя, гадюка, – толкает он патетично. – Когда меня утаскивали за решётку, она и пальцем не шевельнула, чтоб её покойные куриные мозги! А теперь и сын мой говорит, что не имеет возможности содержать меня. Меня! Родного отца!
Значит, сын. Что-то мне это напоминает. Я спрашиваю у Бориса:
– Как зовут сына?
– Серёжа. – грустно вздыхает он.
Тут же я открываю свою записную книжку.
«3. Не теряющий надежды обыватель. Сергей – его имя. Вроде, приятный мужик».
Сергей, который всё время находится в смятении по причине того, что никак не может добыть денег для семьи и помочь своему отцу. Неужто это… Нет, не может быть. Свою догадку я пока решаю придержать при себе. На всякий случай я уточняю у Бори его фамилию. Авраменко. Я тут же добавляю к именам, записанным в карне, ещё и фамилию. Получилось что-то вроде этого:
«1. Малоимущий мужчина по имени Борис Авраменко. Служил в Вене – смешно. Отсидел. За что не знаю и знать не хочу.
3. Не теряющий надежды обыватель. Сергей – его имя. Похоже, сын личности под номером «1». Вроде, приятный мужик».
– А ты напрашивался к нему? – спрашиваю я у Бориса. – Что он говорит?
– Говорит, мол, денег нет, семья еле держится, сыну денег на учёбу не хватает. А родного отца ему не жалко? Конечно, он мог бы меня взять, просто не хочет! Наверное, его, как и его мамашу в своё время, смущает мой судебный выговор двадцать лет назад. Я отсидел за то, что…
Я не хочу знать за что его засадили, поэтому перебиваю:
– Слушай, тебе правда совсем негде жить?
– Живу, если это можно так назвать, – говорит он, дескать, удручённым тоном, – в сыром подвале квартиры неподалеку.
Ютить его к себе я не желаю. Пока оставляю всё как есть, а когда встречу Сергея снова, поговорю с ним, разузнаю, что да как – удостоверюсь в своей гипотезе. Сначала я хотел устроить Борису приют для бездомных, но и эту затею всё же решаю пока отложить. Зато я всё-таки отсыпаю ему немного денег – даю новенькую купюру в виде пяти гривен. Он уходит – видимо, не хочет больше мне докучать. Пока мы говорили, голубки напротив куда-то пропали. Я верчу головой в разные стороны, но нигде их не замечаю.
В сущности, парк масштабный. Я точно не знаю, почему до сих пор ещё не прошёлся вдоль дорожки – к мостику или фонтану. Есть куча других мест, где можно разгуляться, где проще думается. Такое впечатление, что меня пригвоздили к этой скамейке. С этой мыслью я встаю и прогулочным шагом направляюсь прямиком через мостик, простирающийся через некое подобие реки.
Совсем скоро перед собой я вновь вижу влюблённый дуэт. Они о чём-то вздорят, что-то враждебно обсуждают и, в конце концов, расходятся в разные стороны с надутыми выражениями лиц. Парень двигается в мою сторону, и я останавливаю его, чтобы поинтересоваться в чем дело.
– Вы так мило смотрелись вместе, что стряслось? – вопрошаю я, увязываясь за ним.
– Что? – на ходу бросает он сгоряча. – Ты кто вообще такой?
Я ловлю его темп – иду параллельно ему. Чувствую его натянутые, словно струны, нервы и вскипячённые переживания. Может быть, это что-то покруче простецкой ссоры, а может, он просто по молодости слишком сильно себя накручивает в делах, на которых вообще не стоит зацикливаться. Однако я как будто ощущаю, что его душевная аура мечется со стороны в сторону. Весь на шарнирах, поглощая чужие переживания, я продолжаю эмпатично проявлять заинтересованность.
– Я в этом парке, стало быть, наблюдающий, – говорю я спешно, но постепенно. – Веду записи насчёт парковых обывателей. Может, напишу статью или рассказ. Поведай мне о своей проблеме, тебе станет легче.
Я вешаю ему лапшу на уши. Хотя о написании литературной работы я действительно начал задумываться. Правда, совсем недавно, но не суть. Антон Алексеевич прав – это место как-то влияет на меня. Оно вдохновляет, что-ли…
Парень резко замедляет ход. Он предлагает присесть, и мы садимся на одну из скамей – не на мою. Он суёт руки в карманы, обречённо таращится в сторону речонки. Я жду хоть каких-нибудь слов из его уст. Достав карне, я подталкиваю его к речи:
– Для начала скажи, как зовут-то тебя?
– Дима, – представившись, своими трясущимися жилистыми руками он достаёт из кармана пачку сигарет и закуривает.
– А девушку?
– Таня.
Полдела сделано. Остаётся только вытянуть из него сам корень проблемы, а пока я вношу поправки в записи:
«6.1. Парень – Дмитрий. Слегка робок и неловок во взаимодействии со своей девушкой.
6.2. Девушка – Татьяна. Видно, не особо-таки и слушает то, о чём говорит ей её парень».
– Ну, – произношу я, нарушая недолгое молчанье, и форсирую процесс.
– Что ну? – тоскливо лепечет он. – Просто понятия не имею, на ком мне концентрироваться, – он окидывает меня хаотичным взглядом, отводит, вздыхает, продолжает: – Есть две девушки. Не знаю, кого люблю.
– Покажи фото второй.
– Её зовут Ира, – щебечет он, доставая свой мобильник.
На фото в инстаграме я вижу уже знакомую мне девушку. Это та самая Ира, с которой я, будучи эпизодично окрылённым, заговорил вчера. Я тут же открываю свою карне еще раз, вглядываюсь в то, что написал ранее, редактирую:
«5. Миловидная девушка Ирина – студентка третьего курса экономического. Является одним из двух любовных интересов Дмитрия, что снизу под номером «6.1». Он не знает, кому принадлежит его сердце».
– Так, – участливо толкаю я, крутя ручку меж пальцев, – а теперь покажи фото Тани.
Я сравниваю обеих девушек. Понимаю, что Татьяна – индивид крайне самовлюбленный. Всё-таки Ирина мне больше симпатизирует, и Дмитрию, кажись, она больше импонирует. Я собираю всю волю в кулак и решаю распутать хотя бы один парковый «квест».
– Я устрою вам с Ирой встречу оригинальным образом, – разъясняю я. – Ира это оценит, тем более она по адекватней Тани будет – поверь мне и моей интуиции.
Немного поломавшись, Дмитрий скептично соглашается. В моей голове ещё не прорисован сам план, но тем не менее я обещаю своему новому знакомому, что завтра же всё организую. Мы обмениваемся номерами, и он отправляется домой – раздумывать насчёт своих специфических вкусов в сфере женских натур.
Сам я остаюсь сидеть на той же лавочке, где мы присели с Димой. Все скамейки в этом парке со спинками – я беззаботно откидываюсь, закидываю голову вверх – к голубому небу. Я думаю о том, о сём и просто-напросто не могу сконцентрировать мысли на одной теме своих размышлений дольше нескольких секунд. Мой папа научился использовать это себе на пользу в карьере писателя. Я всё чаще раздумываю о том, чтобы пойти по его стопам. Как бы то ни было, литература – неосновной вид его деятельности. Он работал коммивояжером на протяжении двадцати лет. Сейчас, когда ему пятьдесят четыре, он окончательно остепенился, остановившись в итоге строго на писательстве. Заметки о деятельности моего папаши, составленные журналистами в сфере культуры, порой попадаются в газетах. Получалось даже так, что я редактировал статью про творчество собственного отца.
Возвращаюсь домой уже задолго после обеда. За едой я придумываю, как навлечь интерес Ирины в сторону Дмитрия. Приходится даже открыть текстовый документ, но вместо поэтапного плана действий, меня внезапно с бухты-барахты несёт на какую-то лирику, то ли белый стих, то ли верлибр – точно не знаю. Тут я понимаю, что с моей мечтательностью я, быть может, и вправду поимею крупный шанс написать что-нибудь годное, продаваемое.
Возвращаюсь к любовной проблеме. Составляю следующий план: имея при себе номер Ирины, я звоню ей и говорю, что по ней кто-то тайно сохнет. Назначаю местом встречи парк, ту самую лавочку – там буду сидеть я. Не знаю, понравится ли ей тайный поклонник, но долго задерживаться я не буду. Пускай я уговорю её закрыть глаза, а в это время Дима будет прятаться за деревом. Она открывает глаза и вуаля – вместо меня теперь он.
На самом деле, до ужаса бредовая, детская затея, да и план конченный – тут ничего не скажешь. Я понимаю это, но всё же мои эгоцентричные чувства берут верх. Взаимоотношение молодых людей станут для меня игрушкой, чем-то вроде глупой потехи психически-неустойчивого редактора. Чем-то вроде танца, вписанного в карне.
С утра я выпиваю чашку кофе и набираю Дмитрия. Прошу его быть в парке к одиннадцати. В это время Ира обычно свободна, насколько мне известно. Теперь звоню ей. Спустя пару гудков, она отвечает:
– Да, кто это? – звучит её мягкий голос.
– Послушайте меня внимательно, – заливаю я на полном серьёзе. – У вас появился тайный поклонник. Будьте сегодня в парке в половину двенадцатого, идите к той лавочке, где вы позавчера читали книгу, – проговорив это, я бросаю трубку.
Она должна придти, поскольку я вытащил её любопытство наружу. Девушкам время от времени нужно устраивать игры. Если только, конечно, Ира не тот тип девчат, которым по душе грубость и настырность плохих парней, у нас есть все шансы. Тем более Дима с ней встречался какой-то короткий временной отрезок, так что будем молить о том, чтобы ему сегодня перепало.
Завидев Дмитрия первым издалека, я подмечаю, что он выглядит ещё более несчастным. Я не спрашивал сколько ему лет, но по виду где-то под двадцать – в это время обычно происходят подобные дилеммы, ничего критичного. И хоть в своей жизни лично я между двумя девушками ещё не разрывался, всё равно я прекрасно понимаю юношескую неопределённость сих годов.
Рассказываю ему свой бестолковый план и в ответ получаю просто ноль реакции. Видно, что парню уже плевать на всё и вся. Тут уж скорее более заинтересован уже я, а не он, так как именно я осознаю, что подобных интриг мне в жизни и не достаёт. Не наигрался в молодого, даже элементарно так и не сыскал трудностей отрочества. Тем временем я, опасаясь того, что Ира прибудет с минуты на минуту, подгоняю Диму за могучий дуб, отдающий тень, а сам остаюсь бездейственно сидеть на лавочке. Раз в несколько минут он выглядывает и спрашивает, не видно ли её на горизонте. Я отвечаю – нет. Проходит с полчаса, и она наконец появляется.
Ира практически не сменила имидж с позавчерашнего дня, однако она всё также прелестно выглядит, а её повадки всё такие же точёные и грациозные. Она садится рядом со мной, закрепляя на мне свои медовые глаза и произносит:
– Так это вы, – в её голосе я слышу лёгкое замешательство. – Как вы узнали мой номер? И как мы могли быть уверены в том, что я обязательно приду?
Я не был уверен в том, что она придёт – конечно.
– Ты всё поймешь, постепенно, – приговариваю я медитативным тоном.
С полминуты мы молчим. Она начинает испытывать ко мне интерес – вот этого уж точно нельзя допустить. Я оборачиваюсь, поглядываю на дерево и вдруг ненавязчиво спрашиваю:
– Можешь закрыть глаза и посчитать до тридцати?
– Зачем? – она расплывается в недоверчивой улыбке.
– Узнаешь, – интригующе рублю я.
Она прикрывает лицо своими холёными руками и принимается за исчисления. Естественно, она не относится к происходящему серьёзно и обращает всё в шутку, но это имеет значения. Покуда она считает, я бесшумно подрываюсь с лавочки и рывком забегаю за дерево. Диму здесь я не обнаруживаю – он просто куда-то взял да испарился…
Ира произносит «десять» и я ошеломлённо осматриваюсь. Этот зяблик исчез, как будто его никогда и не существовало. «Пятнадцать», – говорит она и я выхожу из-за дуба, гляжу на неё. «Двадцать» – сейчас она кажется мне какой-то притягательной, по истине я осознаю это. «Двадцать пять» – я забываю про Диму, сажусь обратно. «Тридцать» – счёт окончен. Она убирает руки и уставляется на меня с вопросом на лице.
– И что? – сухо выдаёт.
– Ничего, – говорю я расслабленно, – просто хотел полюбоваться тобой, пока ты этого не видишь.
Вмиг я забываю для кого всё это затевалось. Вязну в её медовых глазах, словно в настоящем липком сладостно-приторном мёде. Я решаю действовать вместо Дмитрия. Ира мне не ровесница – она младше меня лет так на пять. Я сам окончил университет всего-то год назад, ибо подался в аспирантуру. Тогда я горел надеждами, но по прошествии триста шестидесяти дней моя жизнь резко переменилась в нудную рутину.

Мы с ней чудно проводим время. Я истрачиваю на неё все остатки своей скудной харизмы – пытаюсь вызвать у неё восхищение, очаровать. Сам себя я ощущаю, словно индюк, пытающийся соблазнить самок. Я рассказываю ей, чем же всё-таки занимаюсь в парке, но про изначальный замысел с Дмитрием ни слова не говорю. «Ты эксцентричный, знаешь ли – мне это нравится» – так она мне сказала по истечении дня. Провожу её до дома в восемь вечера и впадаю в весьма необыкновенное состояние души. Понимаю, что мне нужна она.
Забываю, что завтра-таки понедельник. Просыпаю до девяти, опаздываю в редакцию на полчаса. Пока разбираю бумаги, секретарша, которая сидит снизу, на первом этаже, у стойки поодаль от главного входа, сообщает мне по интерфону о посетителе. Раздаётся стук в дверь. В проёме появляется Денис – это противоречит нашему с ним договору.
– Не понял, – роняю я, изумлённо глядя на него. – Чего это ты не в универе?
– Меня отчислили, – нагнув голову, упавшим голосом говорит он. – Можно я буду работать у вас каждый день?
Я успокаиваю Дениса. В жизни бывают невзгоды – даже такие, которые, казалось, невозможно разрешить, однако конец света не наступил, все живы, здоровы – нужно жить дальше. Разрешив ему приходить каждый будний день, я обеспечиваю ему заработок, так он сможет восстановится в университете, ведь выгнали его именно по причине несвоевременной оплаты контракта и крупных задолженностей.
По окончании рабочего дня, мы вместе спускаемся к выходу. У стойки я прошу Дениса заполнить шкалу в одном списке. Ничего такого, всего лишь инициалы и фамилия. Это требуется для контроля постоянно прибывающих и отбывающих фактически неофициально трудоустроившихся сюда ассистентов. Он прощается, желает мне приятного вечера и спокойной ночи, а затем покидает здание редакции. Я бросаю взгляд на бумаги, разглядываю его почерк в шкале – Д. С. Авраменко. Прямо там, у стойки, я достаю свою карне. совпадений быть не может, как тесен мир.
«2 Студент Денис. Взял его к себе помощником – способный малый. Похоже, что он является сыном обывателя под номером «3» и внуком малоимущего мужчины под номером «1».
На моё странное поведение обратила внимание секретарша. Я подмигиваю ей и выхожу на свежий воздух. По дороге в парк я складываю в своей голове все пазлы от картины происходящего. Глупые, вычурные, сюрреалистические совпадения, коих мне в жизни, похоже, не хватает. Я осознаю, что жизнь играет красками лишь в том случае, если ей удаётся тебя удивлять.
Сидя в парке в очередной раз, я сызнова задумываюсь том, почему же не меняю места – постоянно торчу на одной и той же скамье, будто мне здесь мёдом помазано. Может, я мог бы разнообразить эту свою психологическую исправительную деятельность где-нибудь в другом месте? Например, на какой-нибудь Дерибасовской, у Аркадии, или в конце-то концов на крайняк возле железнодорожного вокзала. Наверняка в парке Шевченка – у Вечного огня, либо в парке Победы отыщется лавочка специально для меня. Не всегда же торчать в парке Горького. Смена декораций, так или иначе, каждому нужна – в совершенно неопределённый момент жизни стоит взять и всё поменять. Просто плюнуть и перестать за всё цепляться, как я цепляюсь, за эту клятую лавку.
Завтра, ближе к вечеру, я договариваюсь ещё раз встретится с Ириной. Мне нужно прояснить с ней несколько аспектов развития наших с ней взаимоотношений, ибо пока что у нас только платоническая любовь. Думая о ней, я потянулся за телефоном – хотел набрать Диму, чтобы узнать в чём дело. Почему происходит так, что мы с ним точно проясняем план, а он почему-то исчезает. Но сейчас это уже абсолютно не важно, так как набрав его, я с ужасом слышу следующую фразу: «набранный вами номер больше не обслуживается». Я начинаю немного переживать за него. Сначала планирую разузнать о нём у Иры, но боюсь того, что у неё появится куча вопросов по типу – откуда я его знаю и всё в таком духе. Плюс ко всему это противоречит моим личным теперешним планам касаемо неё.
С головы никак не вылетает семья Авраменко. Мне жутко хочется им помочь, но я не знаю, как. Хотя, если Денис – мой помощник, Бориса без проблем можно закинуть на вахту, а Сергея, быть может, даже удастся устроить младшим редактором. Надо поговорить с ними и с моим начальником. Думая об этом, я замечаю у аллеи знакомое лицо. Женщина, которую чуть не ограбили – я помешал этому. Окинув взглядом серебристую ручку – ту, что она мне подарила в знак благодарности, я встаю и иду поздороваться.
– Здравствуйте! – салютую я, когда убеждаюсь, что она сфокусировала свой взгляд на мне.
– О, это же вы, – радостно бросает она в ответ. – Вы, освободитель моей сумки от грязных воровских лап. День добрый. Не хотите ли яблочка?
– Не откажусь, спасибо.
Она протягивает мне сочное яблоко сорта айдаред. Жонглируя фруктом, я предлагаю ей пообщаться. Однако она с иронией в голосе отказывает мне:
– Если вы про, то самое, – говорит улыбчиво, обращая моё внимание на её кольцо безымянном пальце правой руки, – я обручена.
– Нет, что вы, – объясняюсь поспешно я, чуть не выронив яблоко. – Уже вторую неделю я регулярно провожу своё свободное время в этом парке и мне просто хотелось бы с кем-нибудь поговорить.
Теперь она соглашается. Мы присаживаемся и представляемся друг другу. Её зовут Анна – я записываю имя в карне при ней же и объясняю своё действие, говоря, что таким образом, удерживая в голове случайные сведенья о людях, позабуду о своих собственных – тем самым психологически восстановлюсь.
«4. Ранее неизвестная мне женщина – случайная жертва воровской шпаны. Тогда я отогнал карманника от неё. Узнал имя – Анна».
– Расскажите мне, Анна, о себе, – запрашиваю я протяжным тоном. – О семье. О том, чем занимаетесь?
– Ой, знаете, я шью на заказ, – рассказывает она, придерживая свои базарные пакеты. – По крайней мере, пытаюсь шить – заказов очень мало. Этого на жизнь не хватает, сами понимаете, – она вздыхает и подтягивает пакеты, битком набитые дешёвыми продуктами, на колени. – Мой муж – безработный человек. Без диплома его никуда не берут. Из-за всего этого мы не можем помочь его папе, бедному человеку, по случайности угодившему в тюрьму, – продолжает она медленно, с расстановками. – Эта случайность стоит ему сейчас бессмысленному снованию по улицам города да сдаче бутылок. А ведь раньше у него был свой загородный бар. Плюс ко всему этому недавно нашего сына отчислили из универа по причине контрактных задолженностей.
Я весь вскипаю. Разве такое возможно? Мне трудно уложить конвергенцию совпадающих фактов в своей нездоровой психике. С сего момента я стараюсь сблизиться с семьей Авраменко.
– Итак, – не выдержав, начинаю заливать я, – ваша фамилия – Авраменко, мужа зовут Сергей, сына – Денис, а отца мужа – Борис, так?
В ответ я получаю самый что ни на есть обескураженный взгляд, усеянный тотальными нотами изумления и бьющимися пульсами смятения. Это предсказуемо – я бы и сам ошалел. На минутку представим: чуть ли не первый попавшийся незнакомый вам человек вдруг заявляет, что знает всю вашу семью от деда до внука. Мне неохота объяснять ей всё, поэтому я стараюсь выразиться максимально кратко и лаконично:
– Я же говорю вам, что сижу здесь уже далеко не первый день, – проговариваю я грызу яблоко. – Кстати, ваш сын работает у меня ассистентом, он вам не рассказывал? Его ждет повышение в зарплате, об этом знаете?.. Насчёт мужа и его отца я поговорю с начальником, будьте в этом уверены!..
Она продолжает тонуть в недрах замешательства. Суть в том, что я и сам не до конца верю в действительность происходящее. Это судьба или я сплю? Быть может, у меня разыгралась фантазия? Фактически я ведь больной человек. На каждый абзац своих размышлений находится одна мысль, которую я озвучиваю вслух, как социопат, разговаривающий с самим собой. Однако, что происходит сейчас? Я встречаю членов одной семьи по отдельности, по началу даже не догадываясь об их родственной связи. Одно я осознаю точно: вдохновение на литературное произведение я обретаю с лихвой и что-то мне подсказывает, что мой отец будет мною гордится.
Я догрызаю потчеванное мне Анной яблоко. Разумеется, даю ей немного времени на то, чтобы вникнуть во всё мною вышесказанное. Всё это походит на бред сивой кобылы, – так я ей и говорю, но лично мне жутко потешно обрабатывать всё это своими окоченелыми мозгами. Спустя трёхминутное молчание я обращаюсь к ней опять:
– Не волнуйтесь, – говорю, – я позабочусь о ваших родных. Знаете ли, этот разговор я сначала не так представлял – от слова совсем не так, но кто же знал, что вы – жена Сергея и мать Дениса, – закончив свои словесные ассюрансы, я выкидываю за спину огрызок – прямо на газон.
Когда Анна уходит в раздумьях, я ещё долго смотрю ей вслед и думаю. О чём думаю, зачем думаю – так и не улавливаю. Сам я до сумерек здесь не задерживаюсь. Отправившись домой, я предвкушаю завтрашний день, планирую, как именно подвести начальство к нужной мне цели – цели устройства двух необразованных людей на работу.
Завтра, дождавшись в кабинете Дениса, я откланиваюсь, оставляя его одного работать с материалом. Я прогуливаюсь этажом выше – к моему «любимому» боссу, главному редактору. Постучавшись, я уверенно захожу и сажусь напротив его рабочего стола. Андрей Павлович сидит и ставит штампы на заявки к публикациям да их продвижениям. Он оглядывает меня, фирменно поправляя свои очки, приписанные ему при его дальнозоркости окулистом.
– У меня к вам просьба, Андрей Павлович, – начинаю я.
– Валяй, – сухо бросает он, опустив взгляд на заявки.
– Нужно устроить двух людей на работу. Что скажете?
– Ну и? Это всё? Образование, опыт работы? Ты их протеже или что?.. Сами-то они где? За дверкой?..
– Ну смотрите, один – потенциальный уборщик или дежурный вахты.
– Так, нам как раз нужен посменный человек на вахте. Хорошо, а второй?
– Вроде как образования нет, – говорю я практично, – но хотелось бы, конечно, по возможности попытаться как-нибудь через стажировку пропихнуть его в младшие редакторы. Прошу вас. Попробуем?
– Приведи этого второго сюда, – поручает строго он, – а первого считай, что устроил.
– Спасибо, – отпускаю я и удаляюсь.
Я иду обратно, к себе в кабинет, и точно знаю, что скажу Денису. Мне и вправду кажется, что я вершу добрые дела. Что именно такого рода занятия обязательно принесут мне ту самую личностную полноценность, кою я так отчаянно добиваюсь. В то же время мне, безусловно, потешно осознавать тесноту нашего мира – о таком совпадении никто даже и думать не может.
– Звони, папе, Денис, – говорю я, едва зайдя в кабинет, – мы будем его устраивать.
– Что? – встревоженно бросает он. – Вы серьёзно?
Я стою у входа и смотрю в его глаза – туда поступает наплыв особого упоения. Я даю ему слово: во что бы то ни стало обеспечить Сергею заработок. Денис кладёт папку с материалом на стол, садится и прикрывает лицо руками. Я испытываю некое чувство овладения судьбой – это ощущение немного личного характера. Как бы то ни было, по какой-то причине я уверен в том, что делаю должное.
Мой босс, Андрей Павлович, приходится другом моему отцу. Он всегда относился ко мне с уважением, допуская каждый прошенный мною исход любой возникшей коллизии. Поэтому отчасти он и согласился дать Сергею шанс – ради меня, ради моего папаши. Денис звонит своему отцу, и я действительно слышу голос Сергея из парка. С каждой минутой я всё больше сомневаюсь в реальности происходящего. Я сообщаю Денису:
– Пусть твоего деда ещё с собой прихватит – его тоже пристроим.
Изо всех сил я обеспечиваю семье Авраменков стабильный приличный доход, который позволил бы им жить в достатке. Лично я не до конца удовлетворённый своим существованием, а именно меня не устраивает то, что моё существование не имеет никакого смысла. Моя жизнь превратилась в явление эквивалентное по смыслу советскому союзу времён правления Брежнева, то бишь моё бытие – застой, скука, уныние, бессмыслица. Таким образом я встаю на путь исправления: нахожу выход в отыгрыше на других людях, жизнь которых ничем не лучше моей и даже хуже. Мой каприз навряд ли можно назвать эгоистичным, поскольку я помогаю им. Однако, на самом же деле, я совершаю всё это в первую очередь для себя, для собственной выгоды, коя заключается в психологической и духовной перестройке.
В ожидании Сергея и Бориса мы с Денисом успеваем завершить большую часть возложенной на сегодняшний день работы. Наконец по интерфону меня предупреждают о двух посетителях. Мужчины вошли в кабинет. Я замечаю, как они сторонятся друг друга – как один с отвращением смотрит в сторону другого и наоборот. Оба они, если вкратце, не въезжали в суть и мораль всего происходящего. Каждый в этом помещении знает меня, но никто из них не догадывается, что знают и остальные. Я начинаю свою пояснительную речь, используя взыскательную интонацию:
– Господа, всех вас я повстречал в парке, – разъясняю. – Мне понадобилось какое-то время, чтобы связать вас друг с другом в своей голове. Честно сказать, такое стечение обстоятельств едва укладывается в моей голове. Я записывал имена и соединял каждого встреченного с прочими, основываясь на ваших словах, – примечаю в их лицах ошеломление и добавляю: – Да-да, знаю – вы восхищаетесь тем фактом, насколько тесен мир, но я скажу вам по секрету: судьба вашей семьи преподнесла вам подарок – этот подарок звать Вячеславом, – улыбаюсь и перехожу ближе к делу: – Сергей, вас сейчас попробуем устроить редактором, а вы, Борис, будете работать на вахте.
Кстати, Серёжа всё-таки оказался неосведомлённым перед тем фактом, что его сынок работает у меня ассистентом – должно быть, Денис не любит трепаться о своих делах родителям. Каждый из нас отыскал рояль в кустах: погряз в реприманде, получил толику неожиданности, приятно обомлел перед сюрпризным взгревом – это можно описать ещё десятками метафор да нарративов, если не сотнями.
Старину Борю я оставляю наедине с внучком в то время, как мы с Серёгой подымаемся этажом выше – на собеседование с Андреем. К слову, я примечаю, что, как ни странно, Сергей и Денис имеют общие черты лица – они похожи, как две капли воды. Я убеждаюсь в этом, пока мы идём по коридору. Он немного волнуется – это заметно. Вспоминаю себя: год назад я закончил филологический университет и сразу же подался сюда, так как, опять же, начальник здесь – друг моего отца. В этом мы все нашли для меня шанс беспрепятственного устройства после аспирантуры – я им воспользовался. Теперь я хочу дать такой же шанс нуждающемуся в этом хорошему человеку. Почему бы и нет?
Стучу в дверь, вхожу первым и представляю Андрею претендента на должность младшего редактора. Директор предлагает должностному соискателю присесть. Я предпочитаю остаться – облокачиваюсь на шкаф полный папок с документами, скрещиваю руки на груди, шмыгаю носом, уставляюсь на них. Их разговор остаётся тёплым до самой резолюции Андрея:
– Здравствуйте Сергей, – деликатно произносит босс и пожимает претенденту руку, – зовите меня Андрей Павлович. Насколько я правильно понял, вы человек без образования?
– Ну вообще, так-то я архитектор, – почесав затылок, отвечает претендент. – В семье у моих родителей были некоторые проблемы, они не уделяли должного внимания моему развитию, поэтому, грубо говоря, я рос под юбкой у воспитательницы коррекционного детского сада. С ней у моего отца произошёл, к слову, один инцидент, и его засадили за решётку.
– Так, хорошо, Сергей. Не будем ворошить ваше прошлое. Вы сказали, что по профессии являетесь архитектором. Так почему не можете устроиться?
– Дело в том, что, опять-таки, из-за проблем с отцом в итоге нам с мамой пришлось на время переехать отсюда в Харьков, чтобы начать всё с чистого листа. Этого у нас так и не вышло, но не суть…
– Ладно. Есть ли у вас хоть какой-нибудь опыт работы?
– Ну, слушайте, компьютером я, несомненно, пользоваться умею, текст редактировать тоже. С факсом освоюсь, будьте уверены, с принтером.
– В таком случае, ладно, хорошо, – заключает Андрей Павлович. – Я могу взять вас на стажировку, которая будет проходить в течении недели, а дальше, если вы покажете себя с хорошей стороны, проявите себя должным образом, иначе говоря, и будете готовы поступить в университет, чтобы параллельно учиться на редактора, я готов буду вас принять. Что ж, решайтесь, Сергей.
Глаза у Серёжи начинают гореть пламенем надежды. Он тут же соглашается, в благодарность пожимает руку Андрею и мне. Начальник говорит ему, что, если бы не я и моя рекомендация, ничего бы не получилось. Таким образом, мне удаётся устроить целую семью на работу и подарить им недостающую надежду на светлое обеспеченное будущее. Я киваю Андрею Павловичу в знак признательности и выхожу вслед за Сергеем, который уже со всех ног умчался, чтобы оповестить своего сына и отца о том, что у них теперь-то впредь всё будет хорошо.
В коридоре у меня звенит телефон – звонок от Антона Алексеевича. Связь ловит почему-то, мягко говоря, неважно, поэтому я закрываю одно ухо большим пальцем и утыкаю свой взгляд в пол, дабы расслышать хоть что-нибудь.
– Алло, Вячеслав, – слышу я с того конца провода. – Добрый день.
– Добрый, – громко бросаю в ответ я.
– Вы сейчас где?
– В редакции.
– Что? – переспрашивает он каким-то то ли оккультным тембром голоса, то ли до боли мистическим. – Почему вы не в парке?
– Ну как почему? – задаюсь я. – Вы же знаете, я ведь работаю.
– Представьте себе парк: птички щебечут, водичка шумит, свежий воздух витает – вдохните его. Чувствуете?
Я поднимаю голову. Всё передо мной расплывается. Стены, словно расщепляются на мелкие молекулы, потолок трескается и улетает куда-то ввысь, к голубому небу, а пол под мной превращается в салатовый газон. Я бросаю трубку с перепугу и протираю глаза. Всё вокруг меня продолжает преображаться под окружение парка. Вдруг я начинаю ощущать тот самый чистейший запах выстриженной лужайки. Лёгкий весенний ветерок дует мне в прямо в лицо, солнечный блеск ослепляет меня. Умиротворённый шум фонтана овладевает слуховым диапазоном моих ушей, а пение птиц сверлит ушные раковины, будто пронзительной гомофонией сводит меня с ума. Такое чувство, будто я падаю – время вокруг замирает. Я падаю и, вместо офисного потолка, вижу голубое небо да густые плывущие облака. Ожидаю рухнуть на пол коридора редакции, однако осязаю позади себя неизвестный объект. Всем изнемогшим телом я наваливаюсь на скамью со спинкой.
Берусь за голову обеими руками. Видимо, я грязну в собственном воображении. Действительно, это какая-то заумь, грани бессознательного. Я сижу на той самой проклятой лавке под тенью старого дуба. По аллеи бегают дети, влюбленные парочки мило смотрятся вместе, а я, как псих, широко раскрыв зрачки, наблюдаю за ними. Они выглядят, как фантомы – неживые текстуры компьютерной графики, трёхмерные модельки моделирования с заданным алгоритмом выполнения действий. Я ощупываю карманы в надежде найти своё карне. Нахожу, открываю и вижу, как буквы вылетают за пределы страниц – они зависают в воздухе, над пышными парковыми кустарниками. Я совершаю попытку встать, но ноги косятся, пальцы немеют, и я роняю карне. С усилием нагибаюсь, но не успеваю схватить её, ибо меня опережают чьи-то заросшие грязные руки.
– Эй, ты выронил, – послышался аляповатый голос.
Подымаю свои застывшие очи я вижу перед собой Бориса Авраменко. Башка раскалывается в стократ сильнее, чем это бывает утром с бодуна, либо при обычной головной боли. Со стороны, уверен, я похожу на инопланетянина. Борис подмечает это:
– Мужик, ты живой? – спрашивает и потрошит свою старую сумку. – Может, надо похмелиться?
Он не знает меня. Я не различаю явь от реальности. Единственный выход – дойти до моего психолога, но я, естественно, не в состоянии что-либо делать собственноручно. Я достал телефон и звоню Антону:
– Алло, Антон Алексеевич, – в панике проговариваю. – Не понимаю, что со мной. Только что находился в офисе, тут же переместился в парк. Мне кажется, я схожу с ума!..
– Нет, спокойно, всё в порядке, – обнадеживающе произносит он. – Главное не нервничайте. Сохраняйте спокойствие. Кого вы видите перед собой?
– Бориса, нашего нового вахтера
Борис смотрит на меня, как на больного, причмокивает и уходит.
– Это всё плод вашего воображения, – продолжает мой психолог. – Подкорка вашего подсознания вытаскивает наружу образы людей, чаще всего реально существующих, вы можете их даже не знать лично. Представьте перед собой, к примеру, меня.
Я напрягаю извилины мозга, ёрзаю на лавочке и стараюсь вообразить то, о чём просит меня Антон Алексеевич. Дыхание прерывается, я кашляю и задыхаюсь. Вызов сбрасывается. Я стараюсь взять себя в руки перезвонить, но тщетно – вызов просто-напросто не подтверждается в моём сознании. Ещё больше паникую.
Совершаю очередную попытку встать со скамьи, после чего сдаюсь окончательно. Внезапно я слышу мурлыканье и поворачиваю голову направо. Белая кошка с яркими зелёными глазами – символ чистоты и непорочности. Она нагло взбирается мне на колени. Череда последующих событий удивляет меня в сто раз больше какой-то там кошки. Контуры людей понемногу блекнут и испаряются, из-за кустов откуда ни возьмись выскакивает красивый рогатый олень – символ созидания и духовного возрождения. Пение синиц, скворцов да дроздов прекращается и на замену приходит пронзительный орлиный зов. Я поднимаю взгляд к небу и вижу с беззаботностью пикетирующего одинокого орла – символ вознесения, апофеоза и созерцания.
Дыхание налаживается с каждой секундой. Я наконец снова беру себя в руки. Закрываю глаза и представляю себя у психолога на кушетке, меланхолично глядящего в потолок и вслух жалующегося на собственную жизнь. Открываю глаза – ничего не выходит. Кошка спрыгивает с меня, и я вновь пытаюсь встать, но тут же падаю на холодную парковую гравийную укладку. Лёжа навзничь и глядя на полёт орла, мне приходит идея набрать кого-нибудь другого. В телефонной книге остался номер Иры. С ней я должен был встретиться сегодня вечером. Реальность ли она? Я звоню и вызов подтверждается:
– Алло, да? – звучит её сопрано.
– Ну что, наше свидание всё еще в силе? – вопрошаю я обессилено.
– Какое свидание? – в ответ задаётся она. – Вы, наверное, ошиблись
Я бросаю трубку. Наворачиваются слёзы. Ну да, а как по-другому вы бы отреагировали, узнав, что последние две максимально значительные недели вашей жизни – сплошная выдумка, бред? Небо виднеется менее отчётливо, поднимается некая мгла. Я отчаянно кричу и в ответ слышу собственное эхо. Удаётся подняться хотя бы на пятую точку, но вместе с этим голова разбаливается ещё больше. На вздохе я сгибаю одну ногу, опираюсь руками о землю и совершаю толчок. Выглядит это так, словно я занимаюсь воркаутом на брусьях. Оттолкнувшись, я встаю в позу «по-щенячьи» – оттуда я кое-как подымаюсь на ноги. Голова перестаёт болеть, но всё еще кружится…
Я стою, расставив согнутые трясущиеся руки в стороны, пытаясь удержать равновесие и устоять на ногах. Делаю шаг в сторону основного арочного выхода из парка, потом ещё один шаг и ещё один. Иду медленно и осторожно, шаг за шагом, как будто подросток, вернувшийся после тусовки и опасающийся разбудить предков. Затея увенчивается успехом – я стою под аркой на выходе, глядя на монотонность гридеперлевого тумана. На дороге нет ни машин, ни прохожих. Светофоры неисправны, собственно, как и моя психика.
В таком состоянии я быстро устаю. К психологу я срезаю через переулки, в одном из таких я и сажусь на тамошнею расположенную кем-то шину. Здесь напротив грузовой склад – видно, кто-то оставил. Набираю Антона Алексеевича, но теперь уже связь не позволяет дозвониться. Впрочем, я думаю, что отсутствие связи порождает исключительно моё подсознание, а не реальный факт. Как бы то ни было, я пробую вновь представить образ психолога перед собой и мне чуть было не удаётся. Он на миг появляется рядом, но почему-то мерцает, то пропадает, то появляется, в итоге исчезает окончательно. Похоже, чертоги моего разума неспособны нафантазировать образ дольше, чем на три секунды.
Продолжая идти по глухим переулкам, я опасаюсь лишь за себя любимого. Не понимаю, что вообще происходит. Я надеюсь получить ответ на этот вопрос, как только дойду к Антону. Мне никак не удавалось осознать. Я межевался с одной точки зрения к другой, но всё также просто не хотел принимать версии, которая гласит о моём схождении с ума – а ведь эта версия самая логичная. Однако всё такое реальное. Я могу всё это потрогать и ощутить. Это немыслимо, нет…
Я добираюсь до частной поликлиники, с душевной болью плечом выбиваю там дверь и ковыляю коридорами к отделу психологических консультаций. Везде пусто, вокруг ни души. Вновь ощущаю головокружение и потерю сил. До пункта назначения я уже чуть ли не ползу. Когда в мыслях случайно появляется парковая аллея, я на долю секунды перемещаюсь туда, но тут же возвращаюсь в коридоры. Приходится изо всех сил стараться не думать ни о чём. Ступенька. Первая, вторая, третья. Еле держусь за перила, к середине меня клонит кубарем свалиться с лестницы.
Второй этаж. Мне всего-то нужно дойти до конца коридора. Кое-как ускоряюсь, но вдруг предчувствую что-то престранное, какую-то аномальную угрозу. Определённый участок пола прямо передо мной внезапно исчезает, вместо него отныне бездна, чёрная дыра. Необходимо как-то перебраться через эту пропасть. Я вспоминаю слова Антона Алексеевича – мне нужно представить перед собой объект. Закрываю глаза, мысли опять оккупируют территории моего мозга. Этого не существует. Я уверенно шагаю во тьму и бесследно растворяясь в её объятиях. Чувствую падение. Мне перекрывает дыхание. В таких ситуациях каждый готов вспомнить всё, что-угодно. Я будто впадаю в обморок в обмороке.
Очнулся наконец-то. Меня откачивают медики, а как только они отходят кто-то обливает меня водой. Я нахожусь в редакции, валяюсь там, где мне позвонил Антон. Рядом стоит Андрей Павлович и ещё несколько наших работников. Среди них нет ни Сергея, ни Дениса, ни Бориса. Берусь за голову и говорю стоящим надо мной обеспокоенным лицам, что я в полном порядке, просто перенапрягся. Андрей отстругивает им долю, как будто за ложный вызов. Напоследок мне выписывают валерьянку и удаляются.
Остаюсь с Андреем Павловичем наедине в его кабинете и на кураже прошу его пересказать все последние события до моей потери сознания. Снова его фирменное поправление очков – он смотрит на меня, как на психически невменяемого. Впрочем, таковым я и являюсь – объективно.
– В общем, значит, ты ворвался ко мне в кабинет, – рассказывает он. – бредил что-то о каком-то Сергее и ещё ком-то – о ком точно я не разобрал, да и занят был, признаюсь, почти не слушал. – Он делает паузу, находит слова, а затем снова продолжает: – Потом ты ушёл к себе, но вскоре опять вернулся, облокотился о шкафу и продолжил бредить. Я предложил тебе пойти домой и проспаться, на что ты мне одобрительно кивнул, вышел, а затем я уже услыхал грохот – так ты и потерял сознание. Что, ты и вправду ничего не помнишь?
Пулей я выскакиваю из офиса. У меня накопилось куча вопросов к Антону Алексеевичу – я набираю его и предупреждаю о визите. Он вовсе не занят.
Двигаясь по коридору поликлиники, я инстинктивно останавливаюсь примерно в том же месте, где в моём воображаемом измерении образовалась бездна. Неуверенно прохожу этот участок и захожу в кабинет к психологу. Антон спокойно расписывает что-то по датам у себя в органайзере. Я сажусь напротив него и выдыхаю.
– Какого чёрта со мной сейчас происходит? – изрекаю я встревожено. – В парке познакомился с людьми, а теперь узнаю, что в действительности никогда с ними и не встречался. Может, их ещё и в природе не существует?
– Нет, в природе они существуют, – произнёс равномерным тоном Антон Алексеевич, таким, будто всё, что происходит – в порядке вещей. – Но я рад, что всё сработало…
– Сработало что? – недоумённо переспрашиваю я.
– Надо выразить удивление, – продолжает психолог, проигнорировав моё открытое непонимание, встаёт со своего стула и подходит ко мне.
– Вы скажите мне, что чёрт бы вас побрал со мной происходит, или так и будем играть в недомолвки?
– НЛП, дорогой Вячеслав Олегович, НЛП.
Мою голову охватывает облачко забвения. Лимбический мозг как будто завибрировал, а рептильный резко издал безмолвный вопль – всё это, как и многое другое, я вообразил да приукрасил. Теперь я смотрю на моего психолога так, словно моя мозжечок вошёл в зону турбулентности. Я отождествляю себя с душевнобольным колясочником. Как ещё описать? Я чувствую себя школьником семиклассником, очутившимся на пятом курсе факультета инженерии и машиностроения. Я ощущаю себя, словно ребёнок, которому вдруг сказали, что Деда Мороза на самом деле не существует.
– Какое к чёрту НЛП? – наконец отпускаю я, лицо у меня камнем, а глаза по пять копеек.
– Нейролингвистическое программирование, – уточняет Антон Алексеевич, косит взгляд и наклоняет голову, как будто в ожидании чего-то с моей стороны. – Вы мне льстите. Вы и вправду не помните наш договор?
– Какой договор? Бога ради, прошу вас, прекратите говорить загадками!..
– Вы подписали уговор о том, что вы непременно согласны на психологический эксперимент. Вы сказали, что всё равно так-то опустошены в душе, считали, что ничего вас уже не спасёт. Вы сказали, что в таком случае, хоть что-то интересное в вашей жизни произойдёт и легко согласились.
Я ухожу в себя целиком. Ни словесно, ни письменно невозможно выразить мои чувства в сей момент. Апатия охватывает меня целиком, я мало, что соображаю. Я будто во сне.
– Господи, да вы даже представить себе не можете, что нам удалось, – торжествует Антон, его голос доносится до меня с задержками. – Провести мать её сраную терапию на расстоянии и причём непростую. Скажи коллегам с кафедры – не поверят! Ведь, находясь внутри этого кода, вы видели только то, что само ваше подсознание способно сочинить. Я задал локацией парк, и вы полностью привязали себя к нему. Может, поделитесь эмоциями?
Мне становится дурно. Я прошу разрешения и достаю из пачки Антона Алексеевича, валяющейся на столе среди всяких циклограмм да отчётов, сигарету, и закуриваю снова. Впервые за последние восемь лет. Психолог с пониманием оценивает мой жест. Он вдобавок заваривает мне крепкого кофе. С заиканием и колоссальным трудом я пересказываю ему весь сюжет, что прописывался в моём сознании. По его же словам, он мог контролировать мой вход в это состояние дистанционно, отчего я не замечал граней, когда находился в реальности, а когда там, в мире этого нейронного программирования. Так или иначе, я не желаю вдаваться в подробности, тем более их он мне уже объяснил до начала эксперимента – разумеется, я не помню ровным счётом ничего и мне уже плевать. Всё это происходило, как оказалось, по обоюдному согласию. Я сам на это подписался, а сознание это стёрло из моей памяти. За добровольное участие в исследовании такого рискованного масштаба, ответственность перед которым я с него снял своею подписью, Антон при мне же начислил на мою банковскую карту сто тысяч гривен. Эти деньги пожертвовало какой-то там то ли научные центр, то ли фонд, но психику, знаете ли, за деньги не восстановишь.
Выхожу из поликлиники. Вдыхаю чуть ли не галлон свежего воздуха одним махом. Я поддавлен морально и Антону Алексеевичу, похоже, на это абсолютно, откровенно выражаясь, насрать. Понятное дело, что всё это время его волновал лишь результат грёбанного эксперимента. А что до меня? Я иду по улице, останавливаюсь, втыкаю по полминуты в одну точку и страдаю от собственной безрассудности, ведь в первую очередь это по моей вине я разрушил свою психику ещё больше. Я согласился на этот опыт.
Удаётся взять отпуск за счёт администрации на месяц. Впрочем, с моими деньгами я бы за свой счёт мог бы его взять. Я трачу отпуск на восстановление, на настоящее восстановление, поскольку наконец понял, что никакой психолог в должной мере не исправит тебя, пока ты сам в это не веришь. Я принимаю целую уйму разных успокоительных и даже антидепрессантов. Я помногу сплю и, конечно, начинаю писать новеллу. Да, новеллу психологической жанровой специфики. Я надеюсь на то, что у меня получится оставить некий осадок у читателя после прочтения, как это в своё время удалось сделать моему папе. К слову, в середине месяца я всё-таки выделяю время и отправляюсь за город, к родителям. Про своё участие в эксперименте я ни слова не говорю.
Параллельно с моим выходом на работу, я начинаю уточнять все тонкости по поводу издательства. Наша редакция примется за распространение. Часть своих денег я пожертвую на это, часть закину в банк под процент, часть инвестирую куда-нибудь. Моя новелла находится на этапе кульминации. Я уже представляю баннеры с надписями – «бестселлер года, новелла «Сидя в парке». По сюжету, если вкратце, главный герой – жертва своих фантазий, проживает жизнь в выдуманном мире, что он создал своим подсознанием, с выдуманными людьми, семьёй. Это как шоу Трумана. В финале ему открывается правда, но он, в отличии от меня, оказывается неспособен её принять. Никакого хэппи-энда, случится трагедия.
К середине апреля выхожу на работу. По пути мне кто-то звонит. Это номер Иры – я не верю своим глазам. Я узнаю номер по последним цифрам, которые моя память неосознанно зафиксировала, и с ходу беру трубку. Однако в ходе диалога выясняется, что она ошиблась. Ошиблась? Нет. Я перезваниваю ей, чтобы назначить встречу.
– Вам не кажется, – говорю я ей, – что это судьба?
Она смеётся в трубку и забавы ради соглашается придти в субботу. Предложила пойти в парк Горького. В парк? Ну уж нет. Я назначаю встречу в винном ресторане.
Распахиваю уже успевшие мне стать родными двери редакции. Секретарша улыбается мне, она искренне рада моему возвращению. Поворачиваюсь, хочу отдать пальто на вахту. Протягиваю в окошко, пальто неторопливо утягивают чьи-то до боли знакомые руки. Я поднимаю глаза. Борис. Он подмигивает мне. Мою голову охватывает облачко забвения. Опережая моё вхождение в лифт, секретарша подзывает меня – говорит, что я забыл кое-что. Она даёт мне ту самую серебристую ручку, подаренную мне Анной, и пустое карне. Мою голову охватывает облачко забвения
Я протираю глаза и вхожу в лифт. Выхожу из него на нужном этаже. Слышу учащённые шаги. Мчится на всех парах какой-то мужчина, его здесь я раньше не видел, наверное, новенький. Он сталкивается со мной, чуть не роняет охапку с документацией, сердечно извиняется и спешит дальше по коридору. Это Сергей. Мою голову охватывает облачко забвения. Я всё еще на терапии? Нет, навряд ли. Это реальность. Или нет? Это иллюзия? Да чёрт бы меня побрал! – выкрикиваю я и ладонью хлёстко ударяю самого себя по лицу.
В конце концов захожу к себе в кабинет. Крепко смыкаю глаза. Глубоко вздыхаю. Жду три секунды. Глубоко выдыхаю. Внезапно из-под стола выпрыгивает какой-то парень. Я вглядываюсь. Денис?
– Сюрприз! Андрей Павлович назначил меня вашим ассистентом!